22.11.2015 Пистолет с пистонами |
 - Озеро! Смотри, бабушка, какое большое-пребольшое! - Да где ж оно большое, Лидок? Погляди, его даже собачка переплыла. Видишь? - Где собачка? - А во-о-он она плывёт. Маленькая совсем, чёрная. Видишь? За пальцем моим смотри. - Вижу! А это собачка бездомная или чейная? - Нет такого слова, Лида. Есть «чья-то». - А чья собачка? - Наверное, того дяденьки, который с удочкой на берегу сидит. - Он рыбку ловит, да? - Да, рыбку. - А поближе к нему подойти можно? Я хочу посмотреть. - Ну, если дяденька не рассердится, тогда можно, наверное. Пойдём. Прошлой весной моему дедушке бесплатно дали шесть соток. Интересно, что это такое? И – много это или мало? И куда он их дел? Почему мне не показал? Бабушка говорит, что теперь у нас будет дача. Когда-нибудь. Если она доживёт до этого дня. Так и говорит: «Дед, из тебя строитель как из меня космонавт Гагарин. Что ты носишься, суетишься? Ты сядь, Юра. План начерти, смету прикинь. Шабашников, опять же, искать где-то нужно. Крышу кто будет класть? Ты? Славик? Ну что ты кричишь на меня? Нет, я не доживу до того дня, когда на этом болоте ты построишь хотя бы сарай» Очень непонятно бабушка говорит. Что такое шабашники? Где их нужно искать? Почему меня не попросят помочь? Я бы, может, их первой нашла. Вдруг они совсем маленькие, эти шабашники? Бабушке и дедушке их искать трудно, а мне – в самый раз. У меня очень хорошие глаза, дедушка сам говорил. Как потеряет дома что-нибудь маленькое – так всегда меня зовёт. «Лидуша, - говорит, - ну-ка, погляди своими глазками молодыми: я тут где-то иголку на пол обронил» И я смотрю на пол, на ковёр красный, с узорами – и сразу вижу: вот она, иголка дедушкина! Я же молодая совсем, всё-всё вижу, замечаю. Я б и шабашников сразу им нашла, если бы знала что это такое. Но разве ж они скажут мне, бабушка с дедушкой? Они ругались долго, но совсем не страшно. Вот у нас дома, в Москве, на первом этаже живёт дядя Федя. Мама говорит, что он пьяница и бабник. Что такое бабник, я не знаю. А пьяница – это человек, который шатается, у него плохо изо рта пахнет, а ещё пьяница громко ругается плохими словами на букву «Б», «П» и ещё «Х». И может побить. Я сама почти видела, как дядя Федя бил тётю Свету. Тётя Света старая уже, у неё внук есть, Серёжка. Значит, она уже бабушка. Но пьяница тоже. Они с дядей Федей вместе шатаются, говорят плохие слова, и иногда дядя Федя её бьёт. Я сама не видела, я слышала только. Мы же прям над ними живём. Бывает, грохот такой слышу, стекло как будто разбивают, тётя Света кричит громко, а мама мне уши затыкает, и говорит тихо очень: «Господи, когда ж они там друг друга уже поубивают, а? Алкашня» Она тихо говорит очень, а я всё слышу. У меня потому что уши тоже молодые. Всё-всё слышу. У мамы большой живот, который иногда шевелится. По вечерам мне разрешают его погладить и послушать. Вот мама мне не верит, а я правда слышу как внутри живота кто-то икает. У меня скоро будет братик. Или сестрёнка. Лучше б, конечно, братик. Он тогда не будет в мои куклы играть, у него другие будут игрушки. Солдатики, машины и, может быть, пистолет с пистонами. Я всегда такой хотела, но мне почему-то дарят только кукол. А пистолет, говорят, надо только мальчикам дарить. Вот будет у меня братик, купят ему пистолет, а я буду у него просить разрешения пострелять. Чтоб дымок такой вкусный был. Я иногда на улице ленточки от пистонов нахожу, и собираю. Их ещё нюхать можно, они дымком пахнут вкусно. А дедушка с бабушкой ругались совсем не так как дядя Федя с тётей Светой. «Дурень старый, - говорит бабушка, - куда ты размахнулся? Шифер, кирпич, утеплитель… Участок поднимать нужно, там вода по пояс. Песок возить надо прежде. Пять-шесть машин. А потом уже о шифере думать, бестолковка» А дедушка, выписывая на листе бумаги какие-то синие закорюки, бранился: «Обожди. Куда ты лезешь со своими советами? Я сам знаю про песок, не надо меня учить. Что ты вообще подглядываешь, а? Встанет за спиной, и вот смотрит, смотрит… Я для себя пишу, тебе не понять». «Ну-ну, - смеётся бабушка, - давай, пиши, писатель. Ничего тебе не скажу больше. Ты только во-о-о ту строчку вычеркни. Которая «Топор – пять штук». Дровосек лысый». Дедушка хмурится, потом тоже как засмеётся, и бабушку по руке гладит: «Лысина – это у меня из-за тебя. Шутка ли, почти сорок лет с тобой прожил. У меня даже нога деревянная» Это дед обманывает, конечно. Или шутит. Мы же все знаем, что ногу он на войне оставил. Зачем войне дедушкина нога нужна – не знаю. Но нет у деда ноги. Есть такая ненастоящая, кожаная, с железяками. Она скрипит. Дед её дома за шторой прячет, а сам на костылях прыгает, да так ловко. Я один раз ногу за шторой увидела – испугалась. Маленькая ещё была, глупая. Сейчас-то я знаю, что это игрушечная нога, её боятся не нужно. Это дед с войной поменялся так. Он ей настоящую ногу отдал, а она ему – игрушечную, красивую. Хорошо поменялся. Такой ноги больше ни у кого нету. Наверное, деду все завидуют теперь. А он говорит, что эта нога у него из-за бабушки. Вот смешной! Думает, что я поверю. В общем, нет у нас пока никакой дачи. Есть лес, озеро рядом есть, и маленький домик деревянный. Там тесно, и очень много вещей разных. Я там, например, старый половник нашла. Настоящий, не игрушечный. Я теперь из песка и воды кашу варю, и настоящим половником её зачерпываю. В домике мы с бабушкой спим, пока дедушка с моим папой опять что-то строят. Наверное, дачу. И вообще, вокруг все строят дачи. Через дорогу тоже что-то строят. И живут в палатке. Я никогда не была в палатке, а очень хотелось. Я бабушке сказала, а она меня за руку взяла, и сказала: «Ну, пойдём с соседями знакомиться. Там у них мальчик бегает, твой ровесник. Вот и будет тебе друг» И мы пошли к соседям. Они меня пустили в палатку, и ещё познакомили с Ванькой. Он мальчик, но у него нету пистолета с пистонами. Может, он ненастоящий мальчик? Надо у бабушки спросить. Но теперь у меня есть друг. Я показала ему свой половник, а он мне показал большой гвоздь. И сказал, что это не гвоздь, а костыль. Вот врун какой. А то как будто бы я не знаю, что такое костыль. У дедушки моего есть даже два костыля. Вот какой врун этот Ванька. Мой дедушка когда-нибудь постоит эту дачу, и мы сюда приедем с моим братиком, и с пистолетом. И я Ваньке пострелять не дам. Даже если очень попросит. Не дам, потому что врать нехорошо. Только, жалко, бабушка не доживёт до этого дня, когда дед построит дачу. Она сама так сказала. А бабушка моя никогда не обманывает. Она хорошая, бабушка моя… *** - Мам, смотри какое озеро! Почти как море! - Андрюш, да где ж оно большое-то? Переплюнуть можно. Это и не озеро даже, а так, прудик. - А купаться тут можно? - Лучше не надо. Его лет двадцать никто не чистил. Бог его знает, что там на дне. - А вот собачка плавает, смотри, мам! Во-о-о она плывёт! - Где? - Эх, мама, ничего ты не видишь. Глазки у тебя уже старенькие, наверное. Вот же она, собачка. - И правда, собачка. Не заметила. - Мам, а это собачка чейная или сама по себе. - Нет такого слова в русском языке. Есть «чья-то»… Что-то в голове щёлкнуло вдруг. Мысль оборвалась, так и не начавшись. - Мам, ты чего? - Ничего. Погляди, Андрюш, вон тот дядя на берегу рыбку ловит? Или просто сидит? У тебя глазки молодые, ты всё-всё видишь… - Ловит, мам. У него и ведёрко рядом стоит. А можно подойти к нему тихонечко, посмотреть сколько он рыбки наловил? - Ну, давай подойдём, посмотрим. Если дядя не рассердиться. Посмотрим, и домой пойдём, обедать. - А на обед у нас что? - Не знаю, Дюш. Сегодня Машаня у нас кашеварит. Что она там приготовит – то и съедим. Возвращаемся домой, на дачу. Огибая лесное озеро, по земляничной поляне. Долго идём. Сын землянику собирает, нанизывает ягоды на травинку, высунув от усердия язык. - Не ешь ничего! – Кричу, и комара на руке прихлопываю, - Обедать не станешь. Машка тебе таких пистонов вставит. Пистоны… Задумалась. Улыбнулась. - Андрюш! – Рукой машу, к себе подзывая, - Иди сюда. Не хочешь после обеда в город со мной сходить? Я газет хотела купить, и тебе игрушку какую-нибудь. Пистолет с пистонами хочешь? - Неа. – Подбежал уже, и тут же на корточки опустился. – Мам, отойди, ты на таком месте ягодном стоишь. Купи мне лучше мяч футбольный. - Хорошо. Шаг в сторону делаю. Улыбка почему-то пропала. Стекла с лица вниз, опустив уголки губ. - Хватит, Андрей. Пойдём домой, Машка уже звонила, ругается. Идём дальше. Вдоль шоссе. Мимо дачного посёлка «Салют». Это не наш посёлок, наш дальше. Мимо Ванькиного дома. - Купаться ходили? – Ванькина жена, Наталья, кричит из-за забора. - Гуляли просто, землянику собирали. А Иван где? - Да на рыбалку попёрся. Сашку взял, в машину сел, сказал, чтоб до вечера не ждали – и уехал. - Жаль. Я б Андрюшку с ними отправила бы. Завтра он никуда не собирается? - А кто ж его знает? Ты вечерком зайди к нам, договорись заранее. - Спасибо, Наташ. - Да не за что. Вы заходите вечерком, с Андрюшкой. Дети поиграют, а мы посидим, потрещим. Ну и, того… - Наташка понижает голос, и выразительно щёлкает себя пальцами по горлу. Киваю. - Зайдём. Да, сын? - Нет. – Андрей упрямо опустил голову. – К Сашке не пойду. Он врун. Он говорит, что костыль – это такая хреновина, которую инвалиды себе подмышки суют как градусник. А костыль – это такой здоровенный гвоздь, которым шпалы на железной дороге прибивают. Вот зачем он врёт? Прижимаю ладони к щекам, надавливаю пальцами на глаза, и шумно выдыхаю: - Он не врёт, Дюш. И то, и другое – это всё костыль. - Так не бывает. - Бывает. Я тебе потом расскажу. А к Саше ты сегодня пойдёшь. Потому что я так сказала. Вопросы есть? - Есть. Это с нашего участка горелым воняет? - Мать твою, Маша! – Сорвалось. – Андрей, не слушай. Беги к нам, я догоню. Сегодня обедаем макаронами с тушёнкой. - Ура! Первого нет! – Радуется сын. - Ну, ещё раз скажи, давай! Сто раз уже повторил! – Злится Машка. - Сестра, из тебя повар как из нашей бабули космонавт Гагарин. Кстати, число сегодня какое? - А какое? - Тридцатое. Июня. - Господи, Боже мой… - Машка вскакивает, бежит к буфету, достаёт две рюмки и початую бутылку коньяка. - Маш, внутри оса дохлая плавает… - Сын показывает пальцем на бутылку. - Глазастый, блин. Всё-то он видит. Щас выловлю. Ты поел? Дуй на улицу. Нечего тебе тут сидеть, разговоры чужие слушать. Молча смотрим в рюмки. - Царствие тебе Небесное, бабушка… - Царствие тебе Небесное… Неуклюже, стесняясь, крестимся. Пьём. - Не хватает мне её, Маш… - Я зубы сжала, и глаза крепко зажмурила. - И мне. Так порой и тянет взять телефон – и номер её набрать… И просто спросить: «Бабуль, как ты там? А я вот в гости зайти хотела…» - Сестра всхлипывает. Наливаю по второй. - Теперь деда помянем. Раз уж начали… Царствие небесное тебе, дедулечка. - Царствие… - Вытирает лицо рукой Машка. – Небесное… - Закусывай. – Накладываю Машке макарон в тарелку. – Ешь. Я старалась. - Я тоже. – Шмыгает носом. – Только газ на кухне дерьмовый. Не успела кастрюлю поставить – всё сразу пш-ш-ш-ш… И пиздец. А макароны я б и сама сварить могла. Ты б вот попробовала тут борщ сварить, на этой кухне походной. Улыбаюсь, и ничего не отвечаю. - Машк… - Чувствую, захмелела я уже. С двух рюмочек. – А я о брате мечтала. Думала, ему пистолет с пистонами купят, а я поиграю… За кукол своих боялась. - И правильно боялась. – Отвечает с набитым ртом. – Они все у тебя страшнее атомной войны были. Я в детстве боялась их больше, чем дедова протеза. - Тоже боялась дедушкиной ноги? - Ага. Я, помню, на подоконник зачем-то полезла, штору отодвигаю – а там нога! Я даже слегка в штаны ссыкнула. Хорош ржать, мне года три тогда было, это не считается. Смеёмся. - По последней, что ли? – Смотрю вопросительно. Машка, склонив голову набок, придирчиво смотрит на кастрюлю макарон, а потом на оставшийся коньяк. - Да добьём уж всё. Что там осталось-то? Наливай. - Маша, ты алкашка. - До покойного дядя Феди мне далеко. Давай, говорю, наливай. - Ну, за бабулю с дедулей… - За вас, бабушка и дедушка. - Пусть вам там хорошо будет… - Пусть… Пьём, крестимся, плачем. *** - Девушка, этот пистолет с пистонами? - Нет, он пневматический. Шариками стреляет. - А с пистонами есть? - Пистоны? - Ну, ленточки такие. С точечками. - У нас автомат есть, с лазерным прицелом. - Понятно. Спасибо не надо. Точно нет пистонов? - Точно нет. - Очень жаль. Очень. До свидания. Очень-очень жаль… © Мама Стифлера |
|
|
