24.08.2013 Любовь и мистика |
 Из горького неотвязного воспоминания это превратилось в ритуал: всякий раз, проходя или проезжая мимо сверкающего стеклянными стенами супермаркета бытовой техники, она мысленно видела то, что располагалось на этом месте 17 лет назад: пустырь, частично вытоптанный, частично поросший сорными травами. Пустырь, на котором какой-то сумасшедший венгр или чех разместил тем летом передвижной луна-парк: карусели, аттракционы, и среди них – мини-родео с детскими машинками, под навесом. В тот июньский, неимоверно теплый и душный день они спрятались под этим навесом от внезапного дождя. И то ли из-за неба, приобретшего несвойственный ему фиолетовый оттенок, то ли из-за полного безлюдья – кругом не было ни души, но все происходящее стало казаться им сценой из какого-то фильма, очень красивого и очень романтичного. Двое влюбленных в пустом луна-парке. И теплый июньский дождь. Когда откуда-то появился владелец аттракционов и прогнал их из-под навеса, они смело шагнули под небесный душ, но не успели сделать и пяти шагов, как дождь прекратился также внезапно, как начался. Тучи мгновенно рассеялись, и солнце засияло так ярко, словно ждало этого мгновения тысячу лет, и мириады капель тотчас засверкали в его лучах, продолжая волшебство. Вкус дождевой воды на губах – вкус самой полной, самой прекрасной радости бытия, которую она знала когда-либо. Вкус того дня, которому никогда не изгладится из ее памяти. И пусть пустырь давно распахан и застроен: для нее по-прежнему там замерли в ожидании разноцветные карусели и сорняки гордо вытягивают к небу свои головы, украшенные, как алмазной короной, узором из капель. Кроме нее, больше некому это помнить: через полгода он уехал в Польшу на заработки и там погиб при достаточно темных обстоятельствах: упал с крыши многоэтажки. Она порывалась поехать, но мать не пустила. А теперь матери нет, некому удерживать, но и ехать некуда. Где-то там, далеко, в городке на границе с Чехией, похоронен Юра. Как быстро и неумолимо развела их жизнь, а ведь казалось: такой любви суждено длиться вечно. Но нет ничего вечного на Земле, и она, хоть и хранит письма и фотографии, успела выйти замуж и развестись, снова влюбиться и разочароваться. Но все, что было после – было после, и не идет ни в какое сравнение с тем июньским днем. Возможно, так начинается старость – человеку мерещится, что самое главное с ним уже было. Галка, лучшая подруга, а также главная сплетница и завистница, считала вредным это «культивирование ностальгии». Ее доводы были не лишены смысла, но, в конце концов, разве человек не имеет права потосковать по прошлому, упиться мертвой, не утоляющей жажду водой воспоминаний? Она искренне считала, что печальные ритуалы и погружения в прошлое не способны причинить ни малейшего вреда, пока однажды, погожим мартовским днем, не увидела из окна троллейбуса возле того самого супермаркета… Юру. Живого. Такого же, каким он был 17 лет тому, но в ярко-красной куртке. Куртка первоначально и привлекла ее внимание, а потом она посмотрела на лицо – и застыла на своем обтянутом старым кожзаменителем сиденье. Шок был настолько сильным, что она проехала не только свою остановку, но и следующую, а попав наконец в свою квартиру, немедленно позвонила Галке. Для лучшей подруги настал миг триумфа; правда, накал положительных эмоций сильно ослабил ее ораторский дар, и все, на что оказалась способна Галка – это повторять: - Вот видишь? А я говорила! - Но что это было? Неужели я дошла до галлюцинаций! - Не знаю, но энцефалограмму я б на твоем месте сделала. - При чем здесь энцефалограмма? Она что, показывает, сошел человек с ума или нет? - Тогда подожди немного. Если снова его увидишь – значит, точно крыша едет. Выпив чаю, подруги все же выработали некое компромиссное объяснение странному явлению, придя к выводу, что она увидела кого-то, сильно похожего на Юру – а остальное дело разыгравшегося воображения. Пока Галка суетилась и трещала, объяснение работало и успокаивало; но стоило ей остаться в одиночестве, лечебное действие его закончилось, и душу снова охватила тревога. Ничего ей не почудилось: это был Юра, Юра, а не похожий на него незнакомец. Но если никакой ошибки нет, что означает эта встреча? Все, во что она верила, ложно, и существует жизнь после смерти? Между мирами есть двери, и иногда в них дозволено проходить? Он пришел за ней или хотел о чем-то предупредить ее? Или она банально сходит с ума? Если бы место было другим – не тот бывший пустырь, бережно хранимый ее памятью! Но видение давно умершего именно там что-то да означало. Поскольку в последующие недели новых видений не последовало, и голова работала как обычно, она окончательно отнесла произошедшее в разряд мистики и впервые в жизни накупила книг на соответствующую тематику – про жизнь после жизни и общение с духами. Рассказы про туннели и ослепительный свет в конце, равно как методики столоверчения, мало что прояснили, но укрепили ее в убеждении, что умерший возлюбленный явился с того света неспроста. И настал день, когда она, стыдясь самой себя (как-никак человек с высшим образованием, да еще техническим), отправилась к «потомственной ворожее Браниславе». Ворожея с претенциозным именем имела то важное преимущество, что жила в ее квартале и брала за визит сравнительно недорого. - Мне не надо про прошлое, будущее и настоящее, - чуть ли не с порога сообщила она потомственной Браниславе, - мне надо один случай объяснить. Бранислава, полная женщина с наигранным выражением значительности на тучном накрашенном лице, внимательно выслушала ее вердикт и не колеблясь вынесла приговор: - Тебя ждет большая беда. - Как, что, - осеклась она. - Мертвые просто так не приходят, - подняла толстый палец кудесница, - это знак. Надо ли говорить, что визит к гадалке, о котором она не решилась рассказать даже лучшей подруге, облегчения не принес. Не принесла облегчения и панихида, заказанная по совету одной церковной старушки – более того, Юра ей начал сниться в гробу, а до того столько лет – ни одного сна с его участием. Она теперь боялась спать и ложилась поздно, глядя часами какие-то дебильные телешоу или разгадывая кроссворды. По закону подлости ее стали преследовать неудачи – или она притягивала злобных божков напастей и мелких пакостей своим опрокинутым лицом и беззащитно распахнутыми глазами? То лихач-водитель обдавал ее с ног до головы грязью, то в маршрутке карманник вытаскивал визитницу (вместо бумажника, конечно), то – смешно, но неприятно – соседский некастрированный кот повадился метить именно ее коврик перед входной дверью. Начальство на работе тоже было недовольно: ее продуктивность резко снизилась, а придумывать очередное объяснение очередному опозданию ей самой было совестно. Так – в душевном раздрае и тоске, все более погружаясь во мрак, дожила она до отпуска. Надо было бы куда-то съездить – но ее словно опутали паутинные нити, тонкие, но прочные, блокируя любое движение. Безделье оказалось более томительным, чем ежедневный труд, и неизвестно, чем бы все закончилось, если б события не начали развиваться самым непредсказуемым и фантастическим образом. Сырым и поздним июльским утром в квартиру ворвалась Галка и, сверкая глазами, сообщила: - Я тоже его видела. Хлюп! – кофе выплеснулось из чашки на пол, а следом за кофе на полу оказалась и сама чашка. - Ты… Повтори! - Видела я твоего Юрку. Возле цирка. Шел с какой-то бабой и пацаном лет десяти. Он-то меня не знает, а у меня память фотографическая – я его сразу узнала! По фотографиям же, - пояснила Галка. – И знаешь – вблизи морщины хорошо видны, видно, сколько ему лет. Это тебе издалека он молодым показался. Тут настал ее черед уверять, что Галка просто ошиблась и наткнулась на кого-то похожего. - Нет, тут что-то не то. Слушай, а ты не допускаешь мысли, что он – жив? - Как такое может быть? - Просто. Ты ж его не видела в гробу. - Нет, исключено. - Почему? Это более вероятно, чем появление призраков средь бела дня. - Ну как ты не понимаешь!... Галка не понимает, что он уехал в Польшу заработать денег на их свадьбу, что он в последнем письме писал ей «считаю дни до возвращения», что он любил ее, как сорок тысяч братьев любить не могут! Она разревелась, и лучшей подруге опять пришлось ее успокаивать. И когда она наконец успокоилась, и кофейную лужу вытерли с пола, и чашку вымыли, и сквозь тучи проглянуло солнышко, Галка вдруг сказала: - Ты как хочешь, а я своего Ромку попрошу пробить это привидение по ментовской базе. У него старые связи сохранились. Как Юркина фамилия? Соколовский? А год рождения? - Галя, зачем это? - Не думаю, что он фальшивым паспортом разжился – не шпион какой. Ты помнишь адрес, по которому он был прописан перед отъездом? - Конечно, помню. Но вы ничего не нароете. Юры больше нет. «Рыла» Галка больше двух недель, до конца ее отпуска. Подруги регулярно общались, но Галя отвечала одно и то же: пока никаких новостей, и этот ответ странным образом ее обнадеживал. Разумеется, она не сомневалась в результате расследования, но в том, что к ее тайне, ее погибшей любви прикасаются чужие люди – пусть и не зная, что на самом деле ищут – было что-то от осквернения храма и загрязнения священных вод. Пусть же это расследование так и замрет, как зародыш в утробе матери, и никогда не увидит свет. С предупреждением ли приходил Юра, или соскучился там, за чертой – не имеет значения. Важно, что в ее памяти по-прежнему сверкают дождевые капли на чертополохе и ждут маленьких седоков лошадки карусели. На этой высокой лирической ноте и стоило бы поставить точку в этой странной истории, но жизнь и лучшие подруги бывают ужасно неделикатны. В первый рабочий день ей позвонила на мобильный Галка с кратким «есть новости, вечером приеду!» - и, разумеется, лишила ее покоя до вечера. - Ну мой Ромка, - начала сенсационный рассказ лучшая подруга, - хоть уже 10 лет как из милиции ушел, а как был ментом, так и остался. Раскрутил твоего Юрку на признательные показания. Познакомился с ним во дворе, пошел на пиво, и тот сам после пары наводящих вопросов все выложил. Короче, не умирал он, как ты понимаешь. Поехали они с товаром, а товар задержали на границе. Он попал на деньги, а деньги были не его, он одолжил у каких-то братков. Что делать? И кто-то посоветовал ему такой выход: авось поверят и от семьи отстанут. В общем, прислал он тебе кем-то написанное письмо о своей гибели и велел мамаше надеть черное, типа, погиб сыночек на чужбине. Не знаю, поверили ли братки, или у них свои проблемы начались, но он переехал в Москву и жил там до смерти матери. А сейчас приезжает, потому что делит с братом квартиру. Да, и брат тоже знал, что он жив. Все его семейство знало. - А я? - Про тебя Юрка ничего не говорил. Не знаю. Он сейчас, кстати, в этой квартире и живет временно с женой и сыном. - По тому же адресу? - Ну да. Они по суду ее с братом делят… ….Тысячу раз она меняла решение, и в конце концов не выдержала, сорвалась, примчалась ранним субботним утром, когда на улицах никого, кроме голубей. И в подъезде – сколько лет она здесь не была? – никого. Хорошо, что его квартира на первом этаже: сердце бьется так бешено, что у нее не хватило бы сил преодолеть даже десять ступенек. - Кто там? – спросил заспанный голос за дверью, и последняя тень надежды, что Галка все врет, что ее муж ошибся, исчезла. - Телеграмма, - сказала она первое, что пришло в голову, и он открыл. Как был, в майке и семейных трусах. Он не сразу узнал ее, а она едва устояла на ногах: то же лицо, столько раз вызываемое силой памяти, только изборожденное морщинами у глаз; те же синие глаза, которые она так горько оплакивала. Внезапно в этих глазах недоумение сменилось страхом и тревогой – узнал, узнал! - …Света? – пробормотал он. - Да. А ты думал, это я умерла? - Нет… Я… Я тебе все объясню! Вместо ответа она со всей силы, какая еще оставалась в ее руке, заехала ему кулаком по физиономии. Он издал странный булькающий звук и упал, не удержав равновесия. © Елена Шерман |
|
|
