07.10.2013 Три девицы под окном |
 Строку из известной пушкинской сказки вспомнила Лина – старшая и самая веселая из трех подруг, и впрямь прижавшихся к немытому, запыленному окну тамбура. Но подруги не замечали грязи и пыли: перед их глазами разворачивалась прекрасная панорама полей, ждущих жатвы; небо было синим и безоблачным, а полуденное солнце в вышине заливало весь божий мир золотым светом. Поезд шел на юг, и впереди были море, пляж, новые знакомства, всяческие развлечения – словом, впереди были две недели законного отпуска, который закадычные подруги наконец-то собрались провести вместе. Налюбовавшись пейзажами за окном, подруги вернулись в свое купе. По неведомой причине пассажир, купивший нижнее место 23, не явился, и купе оказалось в полном распоряжении Лины, Наташи и Вероники. Это обстоятельство привело всех троих в восторг, и не только по причине банального бытового удобства: дамы восприняли дарованный судьбой дополнительный комфорт как доброе предзнаменование. - Мне говорили, девочки, - щебетала Лина, раскладывая на маленьком столике неизменную дорожную провизию – бутерброды, помидоры, яйца, сваренные вкрутую, - что сейчас очень выгодно на наши курорты ехать. Потому что из-за кризиса многие бизнесмены едут не за границу, а под Одессу или в Крым. Лине было сорок три года, и из этих сорока трех восемнадцать она прожила вдовой. Ее муж Толик разбился на мотоцикле через три недели после рождения их единственного сына Игоря. Теперь Игорь, поступивший в вуз, был «пристроен» и почти самостоятелен, и Лина сочла, что пора и о себе подумать. - Да ну, - усомнилась Вероника, жуя огурец, - в Турцию слетать не дороже чем в Крым, а сервис лучше. Это мы по льготным путевкам катимся по родным просторам, а бизнесмены по любому полштуки баксов на Анталью найдут. Посещение знаменитого турецкого курорта было давней мечтой тощей и жилистой тридцатисемилетней Вероники. Когда-то кто-то сказал ей, что с ее «модельной фигурой» и белыми, пережженными дешевыми красками волосами она будет в Турции «нарасхват», и Вероникину душу мучило желание вкусить долгожданный и заслуженный женский триумф. Только не надо пошлости: гордая Вероника не собиралась падать в цепкие объятия гостиничного персонала или оплачивать пляжных мальчиков. Ей хотелось не столько секса, сколько радикального подъема самооценки, и, вполне вероятно, Анталья подарила бы ей эту радость – ощутить хоть на миг себя покорительницей сердец, - да только нужную сумму никак не удавалось собрать. Никогда не бывшая замужем бездетная Вероника жила с мамой и непутевой младшей сестрой, и как-то так сложилось в последние годы, что главным кормильцем их маленькой семьи стала именно она. А когда кормишь, помимо себя, еще трех человек (мамина минимальная пенсия полностью уходила на лекарства и квартплату) – маму, сестру и крохотного племянника – о заграничных курортах остается только мечтать, да и отечественного ей бы не видеть, если бы не льготная путевка. - А я вот за границей никогда не была и не хочу, - задумчиво сказала тихая большеглазая Наташа. – Все кричат: Европа! Париж! Как попугаи, повторяют один за другим, а так подумать: ну приеду я в тот Париж, и что? По-французски не понимаю, по-английски тоже, на местности не ориентируюсь, обычаев не знаю. Остается или с группой ходить, как в советское время, и ни на шаг не отставать, или сидеть в кафе возле гостиницы. Нет, ну серьезно, девочки, разве я не права? - Зато там мужчины другие, - уверенно сказала Лина, не раз бывавшая за пределами Отчизны – в суровые девяностые моталась в Польшу за товаром. – Ручку целуют, комплименты говорят. Чувствуешь себя женщиной. - Иностранцы тоже разные бывают, - заметила Вероника. – У меня дочь соседки, молоденькая девчонка совсем, познакомилась через Интернет с канадцем. То, се, письма, звонки, в общем, прилетел он к ней как бы жениться. И представьте себе: на фотографиях он был с шевелюрой, а прилетел совершенно лысый! Фотографии старые оказались, и с возрастом он наврал. Писал, что ему всего сорок пять, а оказалось под шестьдесят.. - И что, вышла она? – нетерпеливо перебила подругу Лина. - Нет, конечно. - А я б вышла, - захохотала Лина. – Мужик должен быть чуть лучше обезьяны, а лысина говорит о сексуальности. Так, перетирая вечную женскую тему «где найти мужчину своей мечты и что сделать с этим мерзавцем», три подружки катились к благословенному южному побережью, где – как каждая втайне наделась – их непременно должны ждать счастливые встречи. Трехместный номер в санатории "Белая чайка», доставшийся подругам, выглядел далеко не вдохновляющее: грязноватые обои на стенах, допотопный санузел, потрескавшиеся деревянные рамы окон и – как тщетная попытка смягчить тяжелое впечатление – большая картина в дешевой рамке на стене. На картине два лебедя на пруду соприкасались клювами как бы в поцелуе на фоне далеких гор. - Жесть, - лаконично прокомментировала временное обиталище подруг Вероника, набравшаяся от сестры молодежных словечек. – Ну да ладно, мы здесь только ночевать будем. - А если повезет, то и не будем, - захохотала Лина и принялась раскладывать вещи. Через час с небольшим подруги, освеженные прохладным душем (другого не было) и переодевшиеся в курортные наряды, обедали в большой и душноватой столовой санатория. Народу было полно, но, как обычно бывает в заведениях санаторного типа, глазу остановиться было не на ком: преобладали дамы, а сильная половина человечества сидела за столиками и жевала макароны в обществе законных супруг или подруг сердца. Остроглазая Вероника высмотрела только двух вроде бы свободных мужчин, но один из них был приличного вида старичком с ослепительно блестящей лысиной, а второй – тощим молодым человеком в очках лет двадцати – двадцати двух. - Со стариками и молокососами нам не по пути, - рассудительно заметила Лина. – Идем после обеда на набережную! - Лучше на пляж, - не согласилась Наташа. - На пляж нельзя, сейчас самое пекло, а мы совсем белые, незагорелые. Обгорим до пузырей, и на том все закончится. На пляж мы пойдем завтра с самого утра, когда солнышко нежное. - Только вот что, девки, - допила компот Вероника, - давайте разделимся. Дойдем до набережной и разделимся. Так и в журналах пишут: нельзя мужиков компанией искать, они большого количества баб пугаются и убегают. - Только чтоб не потеряться, - заметила робкая Наташа. - Ты что, маленькая, что ли? Да мобильные у всех есть, не затеряемся, не боись! Дойдя до небольшого каменного якоря, с которого начиналась длинная полоса набережной курортного городка, подруги уговорились встретиться на этом же месте ровно через два часа и отправились на поиски затерявшегося счастья – каждая сообразно своим вкусам и предпочтениям. Вероника, быстрым шагом прошвырнувшаяся от одного конца набережной до другого, мигом вычислила самое шикарное кафе с террасой над морем, села за столик и гордым тоном королевы, путешествующей инкогнито, заказала официанту стакан апельсинового сока. Сок, правда, стоил безбожно дорого, но начальное капиталовложение окупилось буквально через пять минут: на террасу вошел великолепный мужчина, заставивший сердце Вероники крепко забиться. Это был высокий, хорошо сложенный блондин с правильными чертами лица и холодноватыми голубыми глазами; его возраст, как у всех блондинов, было трудно определить точно – так, между тридцатью и сорока. Впечатление некоторой строгости, создаваемое высоким лбом и пристальным взглядом светлых глаз, смягчала время от времени игравшая на чувственных алых губах улыбка. Его лицо и руки уже успели покрыться легким бронзовым загаром, который приятно оттеняла белоснежная рубашка с короткими рукавами. Наблюдательная Вероника заметила и дорогие часы на руке, и платиновый перстень на мизинце правой руки. А вот обручального кольца не было. Конечно, это ничего не значило, тем более на курорте – «но все же, все же, все же», как сказал поэт. Незнакомец сел за соседний столик и заказал полный обед, только без первого блюда, из чего Вероника сделала два вывода: скорее всего он отдыхает в частном секторе (иначе обедал бы у себя в доме отдыха или санатории), и у него явно есть деньги, потому что кафе очень дорогое. Оба вывода подстегнули азарт охотницы. Оставалось придумать повод для знакомства. Пока Вероника перебирала варианты, незнакомец сам подсказал ей кратчайший путь, закурив. Кстати, руки у него были ухоженные, с узкой кистью и аристократически длинными пальцами. Бросившая три года назад курить Вероника с обворожительной улыбкой подошла к его столику и заявила с милой непринужденностью: - Я вынуждена попросить у вас не только огонек, но и сигарету. Незнакомец вскинул красивые глаза без особого любопытства, но и без насмешки. - Я бросила курить пару лет назад, а вот сейчас не могу удержаться – вы ввели меня в соблазн. - Кратчайший путь преодолеть соблазн – уступить ему, - глубокомысленно заметил незнакомец, галантно щелкая зажигалкой. - Уайльд был совершенно прав, - радостно заметила Вероника, ужасно довольная, что узнала цитату. – Очень люблю Уайльда. Ее начитанность произвела на незнакомца такое впечатление, что он предложил даме присесть за его столик и познакомиться. Белокурого красавца звали Игорем, и Вероника тут же заметила, что применительно к нему в памяти всплывает скандинавское, почти забытое происхождение имени. - Ведь Игорь – это искаженное Ингвар, а вы похожи на викинга. - Даже не знаю, чувствовать себя польщенным или обидеться, - рассмеялся Игорь. – Ведь викинги были грабителями и пиратами. - Зато теперешние скандинавы – образец миролюбия и толерантности. - Вы знаете, да. Я был прошлым летом в Швеции, и меня приятно поразила атмосфера… Со Швеции разговор перешел на Финляндию, с Финляндии – на Петербург, с Петербурга – на современное авторское кино, причем говорил в основном Игорь, а Вероника время от времени осторожно вставляла обтекаемые фразы. «Надо же, какой интеллигентный! И образованный… Может, и сам из мира искусства? И, похоже, клюнул! Расскажу Лине с Наташкой – не поверят!» Подруги Вероники тем временем были заняты собственными знакомствами. Жизнерадостная Лина, не пройдя и ста шагов, пристала к небольшой толпе, наблюдавшей за представлением уличных акробатов. Не то чтобы ее так сильно интересовали акробаты, но очень уж тяжело с весом 85 кило ходить по сорокаградусной жаре. А здесь Лина прекрасно пристроилась в тени рекламного стенда и могла перевести дух. Впрочем, не одна она искала в тени спасение от зноя: вскоре рядом встал мужик лет пятидесяти в рубашке хаки и темных очках. Он раз скосил глаза на стоявшую рядом женщину, второй раз взглянул и наконец заговорил так, что при желании его слова Лина могла считать обращенными к себе, а при желании – театральной «репликой в сторону»: - А ведь это тоже труд – так вертеться. - Конечно, труд, - охотно откликнулась Лина. – И не каждому доступный. Я б, например, с моими габаритами, могла б разве что деньги в шляпу собирать. Кстати, надо будет им дать что-нибудь… - Ну что вы, у вас прекрасная фигура. Рубенсовская. Лина взглянула на красное лицо, дышавшее простодушием и дружелюбием: вроде говорит искренне. - Рубенс сейчас не в моде. - Тем хуже для моды! Кстати, позволите, я за нас двоих заплачу, – акробаты тем временем закончили представление и тоненькая гибкая девушка принялась обходить публику. - Пожалуйста, - улыбнулась приятно удивленная Лина. - Меня зовут Павел Андреевич, а вас? - Э… Лина. Просто Лина. По имени-отчеству мне еще рано, - закокетничала Лина. Павел Андреевич широко улыбнулся, словно соглашаясь, что рано, и в углу его рта тускло блеснул золотой зуб. - Пройдемся? – предложил он, и Лина охотно согласилась: одно дело самой бесцельно мерить набережную в жару, и совсем другое – прогуливаться в мужском обществе. Новый знакомый оказался человеком весьма словоохотливым, так что Лине почти не пришлось говорить. - Давно здесь? Первый день? То-то вы такая беленькая… А я уже три дня отдыхаю. Может, на неделю задержусь, может, дольше… Работа у меня такая – ничего нельзя знать заранее. В любой момент могут позвонить… Видите, я мобильный в нагрудном кармане ношу, чтоб в любом шуме расслышать звонок. Вы не трудоголик, нет? А я вот трудоголик. Кроме работы у меня мало что есть в жизни. Свою семью не создал, родители умерли… Из родных одна сестра, и та живет далеко, видимся редко. Почему не создал семью? Из-за той же работы. Знаете, бывают профессии, в которых проще быть одиночкой. Одет Павел Андреевич был весьма непрезентабельно: рубашка и шорты изрядно поношены, на ногах – дешевые шлепанцы, обутые на серые синтетические носки. Впрочем, не только одежда свидетельствовала не в его пользу: весь вид нового знакомого говорил если не о бедности, то об отсутствии значительного достатка. Оставалось предположить, что Павел Андреевич самоотверженно трудится исключительно за идею – или, получив зарплату, немедленно переводит 80% из нее в фонд спасения китов или общество развития народных промыслов. К счастью для Лины, у нее существовало стойкое предубеждение против «приглаженных мазунчиков», как она называла мужчин, заботящихся о своей внешности. - А вы кем работаете? Лине не хотелось выкладывать свою прозаическую бухгалтерскую профессию, и она решила поинтриговать: - Я по финансовой части. - Финансовый аналитик? - Ну… около того. - Уважаю. Вы знаете, я сразу почувствовал в вас незаурядную личность. В вас есть что-то необычное, что бывает только в наших женщинах. Вроде такая мягкая, ласковая, нежная, - и в то же время твердая, как скала. Ива, которую ураган согнуть не может, а ласковое прикосновение заставляет трепетать. - Ой, вы и скажете, - отмахнулась Лина, которой было очень приятно. - Да, да, вы человек недюжинный… Вы непременно должны рассказать мне о себе! Когда мы снова встретимся? Обменявшись номерами мобильных телефонов и условившись о новом свидании, Лина и Павел Андреевич расстались, довольные друг другом. Примерно в это же время Наташа, смущенно улыбаясь, рассматривала свой карандашный портрет, нарисованный уличным художником. Длинноволосый и худой, как щепка, живописец сильно польстил ей, увеличив глаза, сузив широкий нос и превратив редкие и тонкие прямые пряди в поток густых шелковистых волос. Но даже в преображенном виде сходства оставалось достаточно, чтобы с первого взгляда узнать Наташу в красавице, запечатленной быстрыми штрихами на упругом листе ватмана. - Нравится? - Очень! Сколько я вам должна? - Сколько хотите, - махнул рукой художник, и Наташе снова стало его жаль. В сущности, она и заказала ненужный ей портрет исключительно из жалости к этому неудачнику, сидевшему в стороне от магистральных потоков гуляющих масс, под развесистым платаном. Заметно было, что он не обременен работой – за те полчаса, что он тщательно рисовал Наташу, к ним подошли лишь несколько человек – и те долго не задержались. Покраснев, Наташа протянула художнику довольно крупную купюру, но он отказался ее взять: - У меня сдачи нет. - Сдачи не надо! Это все вам… - Это много! Чего вы деньгами сорите, вы ж не богачка! - Странный вы! Какое вам дело, богачка я или нет! Мне понравился портрет, и все… Я имею право заплатить, сколько хочу… - Тогда подождите меня здесь, только не уходите, ладно? – странный художник выхватил купюру из рук Наташи и растворился в толпе. Через пять минут он вернулся. - Вот вам сдача. - Господи, зачем вы бегали по жаре! У меня есть мелкие, - запричитала Наташа. – И я не нищая… - И я не нищий. Я здесь сижу не для заработка. - А для чего же? - Мне доставляет удовольствие наблюдать за людьми. Хотите, понаблюдаем вместе? Наташа растерянно пожала плечами. - Давайте понаблюдаем. - Вас как зовут? Наташа? А я Стас. Про выставку в Киеве «Сердце вихря» слышали? Там была моя инсталляция. Наташа, разумеется, ничего не знала о выставке; более того, слово «инсталляция» было ей незнакомо, но у нее хватило ума деликатно промолчать. - Сейчас искусство во всем мире зашло в тупик, - принялся разглагольствовать Стас, - травма постмодерна, кризис идей… А цены на полотна создает аукционная мафия, будь она неладна. Это как в моде – платят за бренд, а не за качество! А качества-то и нет! Качество – фуфло. - Может, и вы станете брендом, - искренне сказала Наташа. - Я хочу найти свой путь, это главное. А будет ли это продаваться – плевать. Лично мне деньги не нужны. - И мне кажется, что деньги – не главное. Надо возделывать свой сад. - Это ты правильно сказала. Давай на ты, ок? У тебя какой сад? - Детский. Я воспитатель… Только ты не смейся. - Почему я должен смеяться? Потому что ты наплевала на эти крысиные гонки и живешь собственной жизнью? За кого ты меня принимаешь? Я Стас Перегудов, а не офисный планктон! Знаешь, Натаха, а у тебя глаза хорошие. Сразу видно, что ты часто в детские глаза смотришь… Наташа посмотрела в глаза художника и вдруг заметила, что они сине-зеленые – как море. - Похоже, мы родственные души. Я тоже детей люблю, они ангелы. Только не подумай, что я педофил. Вот видишь, блин, до чего дожили, какой мир стал – скажешь нормальное слово, и надо оправдываться. Тьфу. - Это точно, все испоганили, - покачала головой Наташа. - Приходи сюда завтра, а? Когда захочешь, тогда и приходи, - попросил Стас. - Приду обязательно, - пообещала Наташа. – А сейчас мне пора. Мы с подругами уговорились встретиться у якоря. Надо ли говорить, что к месту встречи три девы слетались более чем энергичными движениями – каждой хотелось поделиться своей удачей и лицемерно посочувствовать подружкам. Когда же оказалось, что познакомиться удалось всем, градус ликования уменьшился: ведь что ни говори, а ничто так не оттеняет ощущение собственного успеха, как чужая неудача, да и трижды повторившийся счастливый случай становится не случаем, а закономерностью. Впрочем, Лина, Вероника и Наташа были достаточно дружны, чтобы быстро простить друг дружке внезапное везение. К тому же, по счастливому стечению обстоятельств, никакого повода для зависти не возникло, ибо каждой столь же пришелся по вкусу собственный новый знакомый, сколь не понравились чужие. - Элегантный, говоришь, - пожимала плечами Лина, выслушав радостную скороговорку Вероники, - джентльмен… Да ну, девки, все это видимость одна. Небось или женат, или с любовницей приехал, или сам в себя влюблен, как нарцисс… - Или ест младенцев на завтрак, - засмеялась Вероника. – Да ну тебя, много ты понимаешь в гламуре. Нашла какого-то пенсионера и радуешься. - Пенсионеры – самые надежные. Только они способны любить до смерти, - заметила Наташа. - Ха, зато у людей богемы – семь пятниц на неделе и ни гроша в кармане. - Зато я знаю его имя и фамилию, а вы и того не узнали. - Стас Перегудов – да, эта фамилия еще прогремит на аукционе Сотбис! - И Сотбис, и Кристи. - Ладно, девки, пора спать, завтра, чую, будет великий день. Утомленные дорогой, новыми впечатлениями и приятными переживаниями, подруги вскоре уснули тем бездонным и непробудным сном, которым спят лишь люди с чистой совестью и здоровым желудком. Проснулись они без четверти восемь и едва успели на завтрак, после которого направились на пляж, где и жарились до полудня, беседуя, разумеется, все о том же, точнее, о тех же. Первым позвонил Павел Андреевич, и Лина, глядя сияющими глазами на подруг, гордо подтвердила: - Да, в пять возле якоря, как условились. Вероника нервно зашевелилась на жестком лежаке: Игорь, хотя и обещал «непременно позвонить», все еще не объявлялся. Не объявился он и после обеда, когда Наташа, надев собственноручно сшитое платье в цветочек, в котором она казалась себе купринской Олесей, отправилась на набережную к Стасу, а Лина, вытащив объемистую косметичку, принялась тщательно наводить парадный марафет. Дело это оказалось нелегкое, так косметика буквально плавилась в духоте и норовила растечься по лицу. Но наконец титанические усилия увенчались успехом, и Лина в красном сарафане полетела навстречу личному счастью – а Веронике по-прежнему никто не звонил. Она попыталась перезвонить сама – но абонент дважды был «вне зоны доступа». Неужели сорвался? Обозленная и разочарованная, Вероника поплелась на пляж, где как следует отвела душу, поругавшись с какой-то дурой в полосатой шляпе из-за бесплатного лежака. Но хотя победа, то есть лежак, остался за Вероникой, рану, нанесенную самолюбию, излечить он не мог. Впрочем, если бы Вероника знала, как проводят время ее подруги, она страдала бы куда меньше. Этот день выдался неудачным для всех. Правда, Стас улыбнулся, увидев Наташу, но у него в кои-то веки появились клиенты: сначала бойкая мамаша из Кременчуга, желавшая увековечить свое пухлощекое чадо, а потом две томные девы, заказавшие один парный портрет – видимо, из соображений экономии. Стас балагурил с клиентами, а Наташа стояла под деревом в ожидании почти час, ощущая себя не очень хорошо. Можно было и уйти, конечно, а потом вернуться, но как-то так неловко получилось: сначала она была уверена, что Стас быстро нарисует ребенка и освободится, но потом появились девицы, и Наташе вдруг расхотелось оставлять его в одиночестве. Когда же девицы забрали свой лист ватмана и отчалили, внезапно как из-под земли вырос бородатый субъект в сетчатой майке, которого Стас представил кратко: - Кремень. Непонятно было, фамилия это или кличка; зато сразу выяснилось, что Кремень сегодня при деньгах и хочет угостить Стаса. Все это было настолько некстати, что Наташа готова была расплакаться, но тут Стас обернулся к ней и предложил присоединиться. - Мадам пьет молодое вино? – церемонно спросил Кремень. - Э… пьет, если хорошее, - робко ответила Наташа. - Тогда прошу-с. Стас быстро собрал раскладной стульчик и мольберт, и все трое отправились в какой-то погребок, где, действительно, подавали молодое вино и шашлык из молодого барашка, но было очень шумно и накурено. Стас и Кремень, не откладывая в долгий ящик доброе дело, сразу выпили по пол-литре, и, захмелев, завели длинный и громкий спор об искусстве – спор, в котором Наташа не поняла ни слова. Молодое вино, терпкое и легкое, ей не пошло, а от сигаретного дыма и шума разболелась голова. Стас время от времени вспоминал о ее присутствии, приговаривая: - Ты не стесняйся, Натаха, ешь и пей, за все уплачено! – и возвращался к бессмысленной и яростной дискуссии, осушая бокал за бокалом. Часа через три до Наташи дошло, что сегодня романтического свидания никак не получится, и самое разумное, что она может сделать – это уйти на свежий воздух из этого храма Бахуса. И хотя она дважды проговорила Стасу в самое ухо «Я ухожу, до завтра!» - осталось так и неясным, дошли ли до него ее слова. Впечатлительная Наташа, вернувшись на набережную, долго сидела на скамейке, плача украдкой – чтоб не заметили прохожие – и вытирая нос бумажными носовыми платками. Выплакав свою печаль, она подняла голову и увидела в отдалении знакомый красный сарафан – Лина шла в гордом одиночестве, расталкивая толпу курортников мощным бюстом, со злостью на тщательно раскрашенном лице. Павел Андреевич мало того, что опоздал на свидание, так еще и упорхнул неведомо куда буквально через полчаса, сославшись на необычайно важный звонок. - Я должен срочно передать информацию по Интернету, - сообщил он, целуя Лине руки. – Тысяча извинений, завтра я позвоню. Работа! Это мой крест. Лина, рассчитывавшая посидеть где-нибудь, попить холодный коктейль и углубить знакомство, осталась стоять посреди улицы в самых растрепанных чувствах. Но не бежать же за мужиком, в конце концов? Может, ему и впрямь срочно, но все равно пакостно на душе. И часовая штукатурка, и полфлакона орифлеймовских духов «Люсия», выбрызганных на пышное тело – все зря. В номер подруги сошлись к восьми, намеренно пропустив ужин, хотя и не сговариваясь. - Ну как? – первой пошла в атаку Вероника, прикрывая слабость собственных тылов. - Великолепно, - беспечным тоном ответила совершенно успокоившаяся Наташа. – Три часа сидели в подвальчике, пили молодое вино, беседовали об искусстве… Замечательно. - Так у него и деньги есть, надо же, - хмыкнула Лина. - Угощал не Стас, а его друг. Очень интересный мужчина. - Павел Андреевич тоже интересный. Серьезный такой, надежный. И не пьет – ни молодое вино, ни старое, - приврала Лина. – А твой красавец как, Вероничка, не звонил? - Почему же? – пожала плечами Вероника. – Звонил. Завтра встретимся. - А сегодня что помешало? – не утерпела Лина. - Он.. на экскурсию поехал. В этом вечер уснули поздно и проспали завтрак. Первой из номера упорхнула Вероника – якобы на почту послать телеграмму тете, а на самом деле не желая продолжения расспросов. И – о чудо! – возле стенда с предложениями экскурсий она лицом к лицу столкнулась с Игорем! - Ах, это вы! – кокетливо улыбнулась Вероника, и лицо Игоря озарилось ответной улыбкой. – Экскурсию выбираете? - Уже выбрал. - А куда? - В пещеры. - Надо же, какое совпадение: и я выбрала эту, еще вчера. - Значит, сегодня в два часа снова увидимся. Едва фигура Игоря растворилась в толпе, Вероника подошла к экскурсоводу и немедленно купила билет на экскурсию в пещеры. - А обувь у вас подходящая есть? Кроссовки или кеды? - Есть, - отмахнулась Вероника и бросилась искать обувной магазин. - Ты что это, мать? – изумилась Лина при виде Вероники с обувной коробкой в руках. – Галоши решила прикупить на случай вселенского потопа? - Кроссовки. Мы едем на экскурсию в пещеры, на этот раз – вместе, - гордо отрезала Вероника. Экскурсия предоставила Игорю массу шансов проявить свою галантность, и он всячески эти шансы реализовывал: подставлял руку и поддерживал, когда приходилось спускаться (ах, какими сильными и теплыми были руки этого человека!), дополнял вполголоса пояснения экскурсовода (какая эрудиция!), и даже одолжил Веронике, которой не пришло в голову, что в пещерах отнюдь не жарко, заботливо прихваченный с собой легкий свитер. Когда путешествие по подземным мирам закончилось и подуставшие озябшие туристы вылезли наконец на свет божий, в душный ранний вечер жаркого дня, Игорь опять показал себя молодцом: в автобусе у него осталась бутылка минеральной воды с пластиковыми стаканчиками, так что Веронике, в отличие от других туристов, не пришлось страдать от жажды. На обратной дороге Вероника и приняла стратегическое решение: прямо сегодня довести операцию до победного конца – или хотя бы попытаться. Когда группа выбралась из автобуса и принялась в лице наиболее воспитанных представителей благодарить экскурсовода, Вероника, глядя прямо в глаза Игоря, сказала с отвагой и прямотой спартанца: - Я хочу посмотреть, где вы устроились. - Я устроился в «Рубине», - улыбнулся Игорь. «Рубин» - частный двухэтажный отель – считался местом престижным, и, следовательно, дорогим. – Одноместный полулюкс. - Вот одноместный полулюкс в «Рубине» мне и нужен, - Вероника попыталась придать голосу оттенок игривой иронии, но вышло твердо и резко, как на плацу. - Что ж, если вы настаиваете, - загадочно усмехнулся Игорь, и парочка отправилась в «Рубин». Номер Игоря, с красивыми шторами, балконом с видом на море, новым холодильником и широким полутораместным диваном вызвал у Вероники легкий приступ зависти – живут же люди! А они втроем в обшарпанном клоповнике, как три кильки в одной банке. «Ничего, - шепнул ей голос оптимизма, - может, и ты сюда переберешься. Или в соседний номер». - Здесь очень уютно, - протянула Вероника. – А какой вид с балкона!... - Я каждое утро встаю в шесть, чтобы насладиться рассветом. А потом опять ложусь спать. Оба невольно устремили взгляд вдаль, туда, где усталое солнце, красное и грузное, нависало над линией горизонта. Еще немного – и оно начнет погружаться в лазурные морские воды, и долгий день сменит короткая влажная ночь. Свежий ветер, прилетевший с моря, растрепал их волосы. Где-то очень далеко, почти неразличимый в синих водах, плыл белый корабль. - Мир прекрасен, не так ли? – не удержалась Вероника. - О да. Пока есть красота во всех ее проявлениях, молодость, любовь… - Любовь, - пробормотала Вероника. – Она не всегда красива… - Любовь – производное от личности. Каков человек, таковы и его чувства, точнее, формы их проявления… Они вернулись в номер, где Игорь разлил по высоким бокалам (откуда они взялись у него здесь?) легкое сухое вино. - За этот прекрасный день, - предложил мужчина, и женщина покорно кивнула головой. Вино было прекрасным, панорама была прекрасной, день был прекрасным, но Веронику начинало тревожить полное отсутствие инициативы со стороны прекрасного мужчины. Он шутил, рассказал несколько забавных и вполне пристойных историй, поговорил и об умном, но тщетно шли минуты, складываясь в часы: Игорь даже не взял ее за руку. Почему? Не хочет? Она ему не нравится? Зачем тогда приглашать в номер (пусть она и напросилась), угощать вином и беседой? Нетерпение и недоумение все нарастали, и в конце концов Вероника махнула рукой: будь что будет! – и спросила как бы шутя: - Игорь, как вы относитесь к… активным женщинам? - Мне нравятся активные люди, - улыбнулся мужчина. - И если я, - Вероника встала и подошла к Игорю, - подойду к вам, наклонюсь и поцелую… вот сюда, например, вы… или в губы… Они страстно поцеловались, а потом Игорь встал и мягко, но уверенно отстранил Веронику от себя. - Мне действительно очень жаль, но я не би. - Э… Чего? – не поняла возбужденная Вероника, протягивая к нему руки. - Я гей, - спокойно сообщил ей Игорь. - Как? – опешила Вероника. - С самого начала. Только раз я пробовал с женщиной, и мне не понравилось. Мне очень неловко, что я не оправдал твои ожидания. Наверно, стоило предупредить тебя, но ты так быстро повела дело… - О Боже, - Вероника плюхнулась в кресло, все еще не веря. – Ты что, шутишь так? Я тебе не нравлюсь? - Ты нравишься мне как человек, с тобой интересно общаться. Но у меня на тебя не стоит, извини за вульгарность. Ты упоминала, что отдыхаешь с подругами. Вы, верно, спите все в одном номере, но у тебя же не возникает побуждений заняться с ними хотя бы петтингом? Нет? Вот, ты не хочешь женщин. И я тоже не хочу. Веронике захотелось спросить, закричать, завопить, зачем же тогда было звать, дразнить надеждой – поиздеваться, что ли?, но остатки гордости – внезапной и острой не позволили ей унизиться до сцены. Она вышла медленным и уверенным шагом, тем же шагом спустилась по лестнице и разревелась, будучи уже довольно далеко от «Рубина». И до позднего вечера она мыкалась по каким-то закоулкам, не желая появляться в душевно растерзанном виде перед подругами, не находя места, чтоб выплакаться всласть. Наконец она зашла в какое-то кафе, выпила там три рюмки скверной водки подряд, но не опьянела, а лишь сняла напряжение. Ну его к черту, эстета хренового. Было и сплыло, проехали. К себе в номер Вероника вернулась около часу ночи, когда подруги уже спали – или делали вид, что спят, ополоснулась холодной водой и легла. Вопреки ожиданиям, ей даже удалось заснуть – под утро. - Ну, как? – в один голос спросили подруги на следующий день. - Утомил, - небрежно ответила Вероника, притворно зевая. – Все же когда мужчина слишком горяч и опытен – это не всегда хорошо. И потом, он такой затейник… - Расскажи! – загорелась Лина. - Ой, потом, девочки. А у вас что? Наташа промолчала – вчера Стас не появился на своем месте, и она не знала, где его искать. Зато Лине было чем поделиться: - Мы с Пашей вчера до полуночи гуляли. Именно гуляли, он мужчина приличный, не такой развратник, как твой Игорь. Паша мне про свою жизнь рассказывал. Оказывается, он и в Афгане был, и в Чернобыле, и в Чечне… В общем, почти все горячие точки века – его. И теперь, как я понимаю, он тоже где-то трудится в структурах. - Боец невидимого фронта, - хмыкнула Вероника. - Ну, что-то вроде того. Знаете, какая у него судьба трагическая? Его родители не были расписаны – почему-то не хотели, жили так. И вот отец уезжает на месяц в командировку, а его матери какая-то стерва написала анонимное письмо, что он не в командировку поехал, а к любовнице, представляете? Мать была молодая, глупая, психанула, схватила ребенка в охапку и уехала к подруге на Ангару. Отец приезжает – а на столе записка: «Не ищи меня. Я никогда не прощу твоей измены». Он туда, сюда, не знает, где искать, а жена тем временем на Ангаре обнаруживает, что беременна! Ну, от мужа, конечно, она беременной уехала, просто не знала еще. И решает на нервах делать аборт! Идет к бабке, та делает криминальный аборт, мать за сутки умирает от кровотечения. У подруги на руках остается двухлетний Паша, подруга звонит – ни один телефон не отвечает, дает телеграммы – нет ответа, короче, она сдает Пашу в детдом, на фиг ей чужой ребенок. А Пашин отец в это время мечется по городам и весям – потому и на телеграммы не отвечал – ищет жену и сына. Ужас. Наконец, он узнает адрес подруги, приезжает в полдень – а подругу утром сбила машина, и никто не знает, куда девался ребенок. Короче, отец Пашу десять лет искал по всем детдомам Советского Союза и чудом нашел – благодаря Терешковой. Он пробился к ней на прием, и она помогла отыскать Пашу. - Или у Паши оч-ч-чень богатая фантазия, или он в самом деле человек с необыкновенной судьбой, - резюмировала Наташа. – Ладно, идемте на завтрак, небось, все уже остыло. Необыкновенными историями Павел Андреевич тешил Лину и в последующие дни. Лина, неплохо разбирающаяся в денежных вопросах и бухгалтерии, была на редкость несведуща во всем, что касалось локальных конфликтов, новейшей истории и секретных служб, и ей ни на секунду не приходили в голову сомнения в правдивости Пашиных историй. Ну не мог же человек все выдумать, в самом-то деле? В пыльном Кабуле Паша штурмовал дворец Амина. В отравленном радиацией Чернобыле тушил 6-й реактор. В горной Чечне вел смертельный поединок с Басаевым (еще в ту, первую чеченскую). На его глазах гибли лучшие друзья, и сам он неоднократно бывал на волосок от гибели. Но пули пролетали мимо – может, потому, что сам он искал смерти. После того, как его любимая, хрупкая, золотоволосая Тонечка, погибла под колесами грузовика, за рулем которого сидел пьяный водитель… - Мне в морге сказали, что она была беременна, - утирал скупые слезы Паша. – А я не знал. И думал – буду одну хоронить, а хоронил двоих… Растроганная Лина сама прослезилась. Впрочем, наряду с печальными историями Паша рассказывал немало и веселого, так что на однообразие диалогов жаловаться не приходилось. Впечатление человека скупого он также не производил: дважды он угощал Лину в разных кафе, не столь, правда, дорогих, как то, где познакомились Вероника с Игорем, но вполне приличных. В насыщенном общении, правда, не переходящем в нечто большее, пролетели несколько дней, пока Павел Андреевич не явился на свидание с мрачным и расстроенным лицом. - Обокрали! На рынке, представь: вытащили бумажник из заднего кармана брюк! Мне и смешно, и стыдно. Меня, с моим опытом – обокрали! Мне очень неловко… но ты не одолжишь мне сотню до завтра, пока друг не переведет по почте? Поколебавшись, Лина вынула купюру, и, как оказалось, колебания были напрасны: на следующий день Паша вернул ей сто гривен и – наконец-то! – предложил провести время наедине. Правда, по каким-то причинам идти к нему было решительно невозможно (Паша снимал комнату в частном доме), снимать номер в гостинице в сезон было слишком дорого, предаваться любви на пляже, когда стемнеет – слишком несолидно, и в конце концов Лине не оставалось ничего другого, как предложить свой номер – при условии, что «с девочками удастся найти взаимопонимание». Хоть и без особого восторга, но Вероника и Наташа согласились в пятницу уйти в семь и вернуться в полночь, и Лина, в предвкушении если не ночи, то вечера любви купила бутылку «Перлыны степу» и сделала маникюр и педикюр. Паша пришел к санаторию ровно в семь, облаченный в почти чистый белый костюм и черные очки. В руках он держал букет пионов. - Это тебе, любимая, - с чувством произнес он. – Как же долго я ждал этот вечер! Трепещущие в предвкушении страсти, они прошли в номер, внезапно показавшийся Лине не таким жалким, как обычно, и, по настоянию Паши, распили по бокалу вина. Двести граммов вина подействовали на Лину так, как двести граммов водки: у нее зашумело в голове, и она воспользовалась минутной слабостью, чтобы кокетливо прилечь на свою постель, где стащила с себя сарафан. - Как я тебя хочу! – воскликнул Паша, бросив взгляд на ее обнаженное тело. – Сейчас я разденусь и покажу тебе, что такое настоящий спецназовец. Он действительно снял пиджак, и это было последнее, что помнила Лина. Неожиданно она погрузилась в глубокий сон, продлившийся до рассвета. Ее не разбудили даже вернувшиеся за пять минут до полуночи подруги, по-своему недурно проведшие время в обществе Стаса: маленькая компания сидела на пустынном пляже и беседовала на разные темы. Когда же Лина наконец очнулась, она не могла ничего вспомнить: что было между ней и Пашей? И было ли что-то? Утром Вероника и Наташа, разумеется, принялись завистливо подтрунивать и предлагать поделиться пикантными подробностями, но Лина отвечала односложно и неопределенно. Несколько раз она звонила Паше, но абонент был вне зоны доступа. Странным был не только провал в памяти, но и головная боль и общее ощущение разбитости. Как будто она чем-то отравилась накануне… - Мы идем на завтрак, а потом на пляж! – сообщила ей Вероника. - Идите, девочки, я вас догоню, - пробормотала Лина, охваченная страшным подозрением. Едва подруги вышли, она кинулась к своей сумочке, где в потайном кармане лежали две тысячи гривен – она всегда носила деньги с собой. Деньги исчезли. Лина нецензурно выругалась, села на кровать и разревелась. Остатки душевных сил ушли на то, чтобы не выдать свое поражение перед подругами. Осторожно выяснив, не пропало ли у них что-нибудь (к счастью, свои капиталы Вероника и Наташа не оставляли в номере), Лина предпочла больше не говорить о «бойце невидимого фронта», намекнув, что все было супер, но внезапный звонок прервал их роман и заставил Павла Андреевича раствориться во мраке ночи. - Кто знает, свидимся ли еще, - заключила она, добавив мысленно: «в зале суда, гнида!» В милицию она не пошла, хотя номер мобильного (который теперь всегда был «вне зоны доступа») и представлял собой некоторую «нить»: через неделю… нет, уже через 6 дней уезжать, и возьмут ли еще ее заявление, а если возьмут – кто будет его искать? Жулик и альфонс явно переехал в ближайший курортный поселок и окучивает там очередную дуру. Хорошо хоть жива осталась. Вероника, погруженная в собственные невеселые размышления, не обратила внимания на перемену в поведении обычно активной и жизнерадостной Лины, которая в оставшиеся до отъезда дни ходила мрачная и неразговорчивая; более чуткая Наташа заметила, но приписала ее грусти от внезапной разлуки с Павлом Андреевичем. Впрочем, Наташе было не до Лины и ее переживаний: ее роман со Стасом – или то, что казалось ей романом, - плавно приближался к логическому завершению, к апофеозу. Апофеоз наступил в ночь накануне отъезда, когда Наташа и Стас оказались на том же пляже, но уже вдвоем. Именно там, под шум волн, мнилось Наташе, их хорошие разговоры «за жизнь» и дружеские объятия должны были перейти в фазу пылкой страсти. Была звездная ночь, какая бывает только на юге на излете лета: царственная, увенчанная звездной короной, овеянная легким морским ветром, шепчущая тысячами голосов о любви и наслаждении. Стас принес с собой пластиковую бутылку того самого молодого вина, Наташа притащила санаторский плед, до того мирно дремавший на полке шкафа. Парочка уселась на расстеленном пледе лицом к волнам, пригубила – по очереди – вина из бутылки. - Жаль, гитары нет, - вздохнул Стас. – Такая романтическая ночь… О, давай я стихи почитаю. Любить иных – тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин…, - уверенно начал он и читал стихи без перерыва не менее двадцати пяти минут. Наташа была в восхищении, к которому примешивалось нетерпение: когда уже это дитя богемы перейдет от любви небесной к любви плотской? Но, выложив все свои поэтические запасы, Стас, вместо того чтобы заняться делом, стал выяснять у Наташи, кто ее любимый поэт. - Я Есенина люблю. Помнишь, в «Персидских мотивах»: о любви слова не говорят… - Есенин… Я им бредил в 16… Я не верю в его самоубийство. Его убили чекисты… - Стааас! – не выдержала Наташа. – Обними меня! Стас откликнулся на призыв, нежно прижав Наташу к себе, и продолжил: - А знаешь, как Есенина приняли в литературном мире? Издевательски! Он пришел в лаптях и обмотках, а Зинаида Гиппиус заявила: что это у вас за гетры такие интересные? Это, наверно, последняя мода? Представляешь, каково ему было? А вообще, у всех русских поэтов трагическая судьба. Смотри: Грибоедов – растерзан в Тегеране. Пушкин, Лермонтов – убиты. Блок умирает молодым от цинги, едва дожив до сорока. Есенин и Маяковский – убиты. Гумилев – расстрелян. Цветаева – повесилась, затравленная НКВД. Почему так, Наташ? Вместо ответа Наташа обхватила Стаса руками и прижалась к его губам. Целовались они минут пять, но Стас не делал не малейших попыток перейти к главной части, так что даже застенчивая Наташа вынуждена была сказать прошептать: - Стас, возьми меня… Стас отстранился и вздохнул. - Наташ, ты такой умный, тонкий человек, нам так хорошо вдвоем… Ну на фига тебе эти нелепые телодвижения? Наташа растерялась. - Как это на фига? - Современная культура гиперболизирует роль секса, - уверенно сказал Стас. – А на самом деле он неважен. Совокупляются и мыши, и кролики, а вот на духовную близость способен только человек. Медленно-медленно до Наташи начало доходить. - Ты что же… не любишь секс? - В юности любил, а потом перерос. - И что… совсем разлюбил? - Совсем. Ты сейчас скажешь, что у меня есть язык и руки, а не скажешь, так подумаешь. Но ведь руки и у тебя есть, разве в них дело? Я истосковался по живой человеческой душе, а не по судорогам сладострастия. Разве мы плохо общаемся? Наташа горько вздохнула. Ей захотелось немедленно уйти, но она осталась, отчасти – по мягкости характера, отчасти – от неловкости перед девчонками (сказала же, что уходит на всю ночь!), и почти до рассвета слушала разглагольствования Стаса на общекультурные темы. - Я тебе емейл написал, - протянул он ей перед санаторием клочок бумаги. – Чуть не забыл. Приедешь домой – пиши! Буду рад продолжить общение. Наташа клочок бумаги взяла, но, едва за ней закрылись входные двери, разорвала на мельчайшие клочья. «Я всю ночь проработала бесплатными ушами», - пришла она к неутешительному выводу, тихонько открывая дверь своего номера. «Вот и весь роман». День отъезда прошел в обычной суматохе: сбегали на пляж, бросили монетки, чтоб вернуться, потом собирались, чуть не забыв в последний момент свои полотенца, потом сдавали номер, потом договаривались с таксистом, и все это в сорокаградусную жару – так что когда три подружки наконец ввалились в свое купе, все три плюхнулись на сиденья с чувством неимоверного облегчения. И снова им невероятно повезло: четвертый пассажир где-то затерялся. - Может, по пути подсядет, - предположила проводница, - принесшая им белье. Поезд набирал ход, мчась на север. В купе воцарилась неожиданная тишина: каждая смотрела на подруг с плохо скрытой завистью к чужому «успеху», терзаясь своим поражением. - Ну что, девчонки, хорошо отдохнули, - сказала в пространство Вероника. – Вы особенно. - Почему мы? – отозвалась Лина даже с вызовом. – Это ты сняла красавца-эстета. - Зато у вас был феерический секс. - Ага, феерический, - пробормотала Наташа. - А что? Вы ж всю ночь на пляже… - Импотент он, вот что, - выпалила Наташа неожиданно для себя. - Как? – изумились Вероника и Лина. - А так. Рожденный пить это самое не может. Мы протрепались всю ночь, ничего не было. При этих словах Лина истерически захохотала, и смеялась так долго, что Вероника стала смотреть на нее с недоумением, а Наташа – с обидой. Когда дар речи вернулся к ней, она выдохнула: - А мой «спецназовец» подмешал мне чего-то в вино, украл две штуки и смылся. Хорошо мне сын триста гривен потом перевел, а то б у вас занимала. - Как? – чуть не упали Наташа с Вероникой. - Так! Аферист он оказался и проходимец. - А мой – гей, - призналась Вероника. – Ух, и оттянулись мы, девки, ничего не скажешь! Подруги переглянулись и захохотали, словно со смехом из них выходила вся боль, вся горечь разочарований. И долго еще, к недоумению соседей, 6-е купе сотрясали взрывы хохота – это Лина, Вероника и Наташа делились подробностями. - Да, девы, что тут скажешь? – утерла выступившие от смеха слезы на глазах Лина. – Только стихами, я сейчас придумала: Три девицы без проблем, Возвращаются ни с чем. Вот три розы без шипов Возвращаются с югов, Где, как и везде на свете, Нет нормальных мужиков. - Ты гений, Лина, сам того не зная, - зааплодировала Вероника, и Наташа присоединилась к ней. Уже глубокой ночью Лина спросила сонным голосом ворочавшихся подруг: - Девки, а на следующий год на юга поедем? И Наташа и Вероника дружно ответили: - Само собой! |
|
|
